Жизнь одного химика. Том 1 - Страница 11

Что касается строевых офицеров, которые являлись нашими ближайшими военными воспитателями, то они очень мало имели влияния на наше мировозрение. Это были большею частью люди без высшего образования, мало развитые, главная обязанность которых сводилась к тренировке нас для строя. Муштровка была очень серьезная и трудная. У нас были 12фунтовые ружья системы Бердана, и промаршировать два часа в Городском Манеже учебным «Николаевским» шагом под барабан с винтовкой в одной руке, держа ее пальцами за скобку (называлось «на плечо»), было далеко не легким занятием для юношей 1718 лет. Или, например, летом в лагерях на Ходынском поле в июльскую жару выдержать батальонное учение в течение 2/ часов в боевой аммуниции со скатанными шинелями через плечо. После таких упражнений вряд ли кому захочется заниматься политическими спорами.

Что касается учебных занятий, то мы слушали ежедневно по четыре часа лекций, а вечером два раза в неделю сдавали репетиции по всем предметам. Мы имели только два не военных предмета на младшем курсе: механику и химию. Механику читал нам мой же преподаватель по корпусу Петр П. Протопопов, который вскоре умер; его место занял полк. Е. М. Пржевальский, брат знаменитого путешественника.

Полк. Пржевальский был прекрасным педагогом и великолепно читал лекции; он оценил мои математические способности и на экзамене я имел полный балл 12, за что получил поздравление от начальства, так как такая оценка по механике у такого строгого преподавателя представляла в Училище большую редкость. Военные предметы, как то: тактика, фортификация, администрация и т. п. меня мало интересовали; исключением были лишь военная история.

В своей роте я был первым на первом курсе и окончил Училище или первым или вторым по роте, а по всему Училищу во втором или третьем десятке. По строевым занятиям я имел успех и был назначен портупей-юнкером: По успехам в строевых занятиях и по учению я должен был бы быть назначении фельдфебелем, но вероятно начальство считало меня не совсем благонадежным и слишком смелым в своих суждениях, а потому не совсем подходящим для занятия этой должности. Эта должность давала большие преимущества по окончании курса; фельдфебель имел право первым выбирать вакансию, несмотря на занимаемое им место в списке по учению, и выйти в любой гвардейский пехотный полк. Для меня это преимущество не имело значения, так как я решил отказаться от производства в офицеры, а перевестись в Михайловское Артиллерийское Училище на 3-й курс, чтобы позднее пойти в Артиллерийскую Академию.

Возможно, что один инцидент оказал большое влияние на то, что я не был назначен фельдфебелем. В день рождения наследника, 6-го мая, все юнкера должны были быть утром в церкви на богослужении в парадной форме. Я должен был к 9 часам утра явиться из отпуска (я имел право накануне праздников ночевать у родителей), одеть парадную форму и идти в церковь. Богослужение продолжалось очень долго, в церкви была духота, казенные сапоги сильно жали ногу; в результате под конец службы со мной сделалось дурно, и я упал без сознания, наделав своим падением суматоху в церкви. Мои товарищи вынесли меня из церкви и отнесли в лазарет, где я быстро пришел в себя. Начальник Училища, проходя по нашей роте после богослужения, остановился около моей кровати и спросил моего ротного командира, где я был накануне. Узнав, что я ночевал не в Училище, а дома, он, не спросив, как я провел время у моих родных, не нашел ничего более умного, как произнести с апломбом фразу: «Ну да, — от порочной жизни». К сожалению, мой ротный командир не сказал ничего в мою защиту, хотя он знал, что мое поведение было безукоризненным.

Что касается жизненных условий в Александровском Военном Училище, то лучшего, по моему, нельзя было и желать. Нас прекрасно одевали, здание содержалось в образцовом порядке, а питание было настолько хорошо, что за все время пребывания в Училище я не истратил ни одной копейки на покупку с’естного. Каждый месяц заведывание кухней поручалось по очереди какой-либо роте, которая выбирала из своей среды артельщика. Он имел ключи от всех кладовых, принимал от поставщиков продукты, выдавал их поварам и вел всю отчетность. Каждый день в помощь ему назначались два юнкера: один от старшего курса, а другой от младшего, в качестве дежурных по кухне. При таком ведении хозяйства, офицер-заведующий хозяйством не мог пользоваться хотя бы частью из денег, отпускаемых на наше питание. В лагерях питание было еще обильнее.

В отношении довольствия и материальной стороны вообще начальник, несомненно, имел большие заслуги перед училищем, — но его бестактное отношение к юнкерам сводило на нет все эти положительные стороны его деятельности. Бестактную резкость отношений к юнкерам он переносил и на офицерский состав Училища, — это послужило причиной весьма прискорбного события, которое разыгралось в 1886 году, когда я был уже в выпускном классе, — и произвело самое тяжелое впечатление на все Училище.

Необходимо указать, что строевые офицеры, состоявшие в Училище, имели привилегию числиться по разным гвардейским полкам для производства в последующие чины; а так как в этих полках производство шло по каждому полку особо, то вполне могло случиться, что офицер более раннего выпуска мог обогнать в чине своего старшего товарища. Так случилось и на этот раз. Командиром моей роты был гвардии шт.кап. Квалиев, грузин по национальности, георгиевский кавалер, отличившийся в 1877 году при штурме Ардагана. Он был хорошим военным и командиром, но, как кавказец, обладал вспыльчивым нравом. Нашей ротой он командовал около года и пользовался в ней общей любовью. На Пасху 1886 года, старший субалтерн офицер нашей роты гвардии шт.кап. Клоченко был произведен в капитаны и таким образом стал в чине старше своего ротного командира, Квалиева. Выйти из этого неловкого с точки зрения военной дисциплины положения было легко: начальник Училища должен был только перевести Клоченко в какую-либо другую роту, где командиром был офицер, уже имевший чин капитана. Но ген. Самохвалов, недолюбливавший Квалиева за его прямой характер, поступил иначе: он сместил Квалиева с должности ротного командира и назначил на его место кап. Клоченко. В результате Квалиев оказался пострадавшим, — без всякой с его стороны вины.