Я поблагодарил Ф. Ф. за его внимание ко мне; при прощании он сказал, что надеется увидать меня на заседании химического общества, которое должно было быть через три недели в самом начале октября. Но мне не суждено было более увидать Ф. Ф. Когда я входил в аудиторию на заседание Физ.-Хим. Общества, то оно уже началось, и председатель попросил всех встать, чтобы почтить память усопшего. На мой вопрос, кто скончался, мне сообщили, что в этот день умер Бейльштейн. Это событие меня очень поразило, — тем более, что Ф. Ф. был еще не стар, полон энергии и не переставал работать. Невольно думалось также, что он не успел написать свой отчет о моих работах, с которыми он познакомился в деталях. Бельштейн был холостяком, но он удочерил одну девочку, которая и явилась наследницей всего его состояния. Похороны Ф. Ф. были организованы очень торжественно, и в них приняло участие громадное число химиков и других ученых.
Когда из Крыма в Петербург приехал академик Н. Н. Бекетов, то он вызвал меня к себе с той же просьбой, как и Бейльштейн. Я сказал ему, что список моих работ я дал Ф. Ф. и что проще всего найти его среди бумаг. На это Н. Н. Бекетов сказал, что он не мог найти ни отчета, ни списка работ. Мне пришлось прислать Бекетову новый список и ждать результатов баллотировки в Академии Наук, которая должна была иметь место в начале ноября. На другой же день после заседания Академии Наук я получил от Бекетова письмо, в котором он поздравил меня с присуждением премии, и прибавил, что для общего благополучия отчет Ф. Ф. Бейлыптейна был найден и будет опубликован вместе с отчетом Бекетова. Публичное присуждение премии совершилось в годовом торжественном заседании Академии Наук 29го декабря в присутствии президента Академии вел. кн. Константина Константиновича. Премию я получил в январе в государственной ренте, всего 4200 рублей.
Это отличие моих научных работ Академией Наук не только принесло мне громадное удовлетворение, но и определило мою дальнейшую карьеру.
Занятия в Петербурском Университете в 1906 году на физико-математическом факультете происходили в ненормальной обстановке. Студенты этого факультета были настроены против проф. Д. П. Коновалова, читавшего лекции по неорганической химии. Талантливый химик и удивительный лектор, он привлекал на свои лекции по химии громадную аудиторию и каждая его лекция сопровождалась овациями со стороны студентов. Но проф. Коновалов по усиленному предложению совета Горного Института согласился около года тому назад принять на себя должность директора Института, сохраняя профессуру в Университете. Свое согласие Коновалов мотивировал тем, что Горный Институт был его альма-маттер: он окончил его со званием горного инженера и уже потом перешел в Университет, сделался учеником Менделеева и перенял в 1889 году его кафедру. Во время пребывания на посту министра внутренних дел всесильного Плеве, департамент полиции арестовал многих студентов высших учебных заведений, не предупреждая об этом учебное начальство. Сделавшись директором, проф. Коновалов отправился лично к Плеве с просьбой изменить практику арестов и предупреждать об них учебное начальство. Несмотря на это ходатайство Коновалова, аресты продолжались, и у студентов явилось подозрение, что Коновалов, с целью уничтожения крамолы, вошел в соглашение с Плеве. К несчастью, проф. Коновалов обходя один раз помещение Института, сорвал в студенческой столовой портрет Бебеля и разорвал его. После этих событий началась травля Коновалова и студенты устроили химическую обструкцию, не давая ему читать лекций в Университете.
Осенью в 1906 году в Университетах образовалась особая организация «совет старост», об’единившая либерально-настроенных студентов, которая в то время была хозяином всей студенческой жизни. Председателем совета старост в Петербургском Университете был выбран Крыленко, которому была дана кличка «товарищ Абрам», впоследствии призванный Лениным стать в большевистском правительстве народным комисаром юстиции. Крыленко пользовался диктаторскими полномочиями среди студентов и был грозой для учебного начальства. Он созывал сходки студентов и предложенные им резолюции принимались единогласно. Он заявил, что Коновалов не может долее оставаться профессором Университета и должен быть удален. Настроение среди совета профессоров и у ректора Университета проф. Боргмана (физика), было таково, что Коновалов счел за благо временно прекратить чтение лекций по химии, пока не наступит полное успокоение среди студенчества.
Чтобы организовать чтение лекций по химии, физико-математический факультет решил пригласить двух профессоров — д. Яковкина и меня, поручив первому читать химию для естественников, а мне — для физиков, математиков и астрономов. Получив неожиданно такую бумагу от декана физ-мат. факультета проф. Шимкевича, я сначала не знал, что мне делать. Вопервых, было, конечно, необходимо заручиться согласием начальника Академии, что он не будет возражать против чтения лекций в Университете в такое беспокойное время: меня, как военного, могли очень недружелюбно встретить в аудитории и мог получиться скандал. В то время я еще не знал, что совет факультета уже имел сведения от совета старост, что они не только не возражают против моего приглашения читать лекции, но, наоборот, именно они указали на меня, как на лицо желательное для указанной цели. После того, как я получил разрешение от моего начальства, я решил отправиться к проф. Д. П. Коновалову и переговорить с ним о двух вещах: вопервых, действительно ли он отказывается начать чтение лекций, и, вовторых, не имеет ли он чего-либо против чтения лекций мною?