Он пробормотал какие-то несвязные слова, но, конечно, ничего не мог сказать в свое оправдание. Лично меня это дело мало волновало, так как созидаемая лаборатория военного ведомства имела, главным образом, технический и испытательный характер, и ее задачи в то время не отвечали моим научным настроениям. Никакого чувства зависти к Забудскому или к кому-либо другому, кто должен был встать во главе подобной лаборатории, у меня совершенно не было, и, если я позволил сказать Забудскому свое мнение о его поступке по отношению ко мне, его долголетнему помощнику, то только для того, чтобы откровенно подчеркнуть его мелкую натуру и доставить себе удовольствие высказать ему прямо свое мнение, чего другие, из боязни за свою карьеру, боялись сделать. Впоследствии, перед самой войной, он предложил мне занять должность заведующего отделом органической химии в новой лаборатории, но я наотрез отказался; подобным же образом поступили и другие профессора химии Университетов, к кому он ни обращался, и в конце концов эту должность согласился взять инженер-технолог Лялин, мало имевший отношения к органической химии и специализировавшийся на изучении ферментативных процессов, — большею частью с практической целью. Должен тут же заметить, что новая лаборатория военного ведомства, открытая в самом начале войны, в декабре 1914 года, вообще родилась не под счастливой звездой. Научный и технический персонал за очень редким исключением не удовлетворял своему назначению; развернуть работу новой лаборатории было совершенно невозможно, так как выписка химических реактивов и аппаратов из заграницы была прекращена; наконец, ген. Забудский по своим знаниям и уменью был не в состоянии руководить такой лабораторией, которая должна была обслуживать все Главные Управления военного ведомства: Инженерное, Артиллерийское и Интендантское. Как видно будет далее, в начале войны она была подчинена Химическому Комитету, мною возглавляемому, и должна была выполнять все работы, которые были мною ей поручены. Таким образом, судьба поставила Забудского под мое начальство. Позднее, когда эта лаборатория из военного ведомства перешла в ведение ВСНХ, я был назначен ее директором с диктаторскими полномочиями. Когда же я был назначен Лениным членом Президиума ВСНХ, то я, не помня зла, устроил Забудского снова директором лаборатории, дав ему энергичного помощника проф. Артиллерийской Академии Н. Ф. Дроздова. Но на таких условиях эта лаборатория, названная ГИПХ (Государственный Институт прикладной химии) просуществовала недолго, была перенесена на Ватный остров и слита с Институтом Прикладной Химии, а выстроенные Забудским здания были отданы для других целей.
***
Весной 1914 года перед окончанием лекций в Женском Педагогическом Институте, я был очень удивлен предложением, сделанным мне директором этого Института, проф. С. Ф. Платоновым, известным историком, впоследствии ставшим членом Академии Наук. С. Ф. Платонов преподавал историю Николаю 2му, когда тот был наследником, и был очень уважаем великим князем Константином Константиновичем, который считался Президентом Педагогического Института. Николай 2й очень помог своими средствами для покупки земли и постройки здания Института и потому последний находился под Высочайшим покровительством, и, насколько помню, назывался «Императорским». По усиленной просьбе педагогического Совета, я еще в 1905 году согласился читать в нем лекции по органической химии, и эта работа доставляла мне большое удовлетворение, так как атмосфера в Институте, как в среде профессоров (они были большею частью профессорами Университета) так и в студенческой среде была очень хорошая и дружная. Надо воздать справедливость уменью и такту директору Института, С. Ф. Платонову, который сумел создать такое полезное высшее женское педагогическое учебное заведение, поставившее на должную высоту дело подготовки опытных педагогов не только с теоретической, но и с практической точки зрения.
С. Ф. Платонов сообщил мне, что он устал от работы в Институте, чувствует себя нездоровым и нервным и уже давно просит великого князя о разрешении подать в отставку и заменить его другим лицом. Теперь он, в виду нездоровья, уговорил великого князя разрешить ему покинуть пост директора, и когда они стали обсуждать, кто мог бы его заменить, то они пришли к единодушному заключению, что я являюсь наилучшим кандидатом на эту должность. Я был настолько удивлен этим предложением, что ничего не мог сначала возразить. Но потом стал приводить резоны, что химику, да еще не старому, надо проводить свое время в лаборатории, а не в канцелярии, и что административные должности вообще мне никогда не улыбались; я очень благодарил великого князя и Платонова за их доверие, но высказал свой отказ в довольно категорической форме. С. Ф. Платонов на мою реплику ответил, что не надо горячиться, время терпит, и что он еще вернется к этой теме. Спустя месяца два, после окончания экзаменов, С. Ф. Платонов пробовал снова затронуть этот вопрос, но я вежливо переменил тему разговора, не желая обижать уважаемого директора. Начавшаяся война, конечно, отложила в сторону поднятый вопрос, а революция совсем уничтожила это превосходное высшее учебное заведение.
***
Перед самым концом учебного года была назначена защита диссертации О. Г. Филиппова на получение звания штатного преподавателя химии в Академии. Диссертация касалась (как уже ранее было указано) строения углеводорода, впервые полученного Г. Густавсоном и названного им непра вильно «винил-триметилен». Я предложил эту тему Филиппову и все время руководил его работой, понукая его поскорее окончить эту работу, так как опасался, что кто-нибудь другой докажет строение этого углеводорода в виду большого интереса к его строению. В это самое время проф. Зелинский также работал над этой же проблемой и напечатал статью в немецких «Berichte», где доказывал, что углеводород имеет строение спироциклона. Когда Филиппов собрал достаточное количество материала, показывавшего, что исследуемый углеводород имеет четырехчленное кольцо, то я предлежил ему сделать доклад в Русском Физико-Химическом Обществе. На этом заседании должен был делать доклад и Зелинский на ту же тему. Дебаты между Зелинским и Филипповым отличались большой страстностью; в конце концов проф. Зелинский оказался совершенно опровергнутым, и ошибочность его уже опубликованной работы была установлена.