Жизнь одного химика. Том 1 - Страница 107

К оглавлению

107

Факт присуждения мне Академией Наук премии Иванова за выдающиеся исследования по катализу несомненно поднял мое химическое значение в глазах всех русских химиков, и потому у проф. А. Фаворского, моего учителя, возникла мысль сделать меня почетным доктором химии Казанского Университета, из недр которого вышла целая плеяда выдающихся русских химиков. Он выбрал этот университет, потому что он находился в очень хороших отношениях с главою химиков в Казани проф. Зайцевым, учеником А. Бутлерова. Он сказал мне об этой его идеи, и я искренне поблагодарил его за эту заботу обо мне. Идея сделаться доктором химии была мне очень приятна, так как эта степень открывала мне путь к получению профессуры в любом русском Университете. Не только проф. Фаворский, но и другие, как, напр., проф. Меликов из Одесского Университета, тоже говорил мне, что за мои работы я имею право получить сразу степень доктора химии.

В виду того, что после разговора с Фаворским я долгое время не получал от него никаких вестей о ходе его переписки с проф. Зайцевым, я спросил его совета, не переговорить ли мне об этом вопросе с проф. Д. Коноваловым, который в то время еще числился профессором Университета и продолжал работать в своей лаборатории. На мое счастье как раз в это время физико-математический факультет обратился ко мне с просьбой быть официальным оппонентом при защите диссертации Вяч. Тищенко, представленной им для получения доктора химии. Приглашая меня для оценки докторской работы, факультет несомненно давал довольно высокую оценку моего научного значения, и это еще более подбодряло меня искать каких-либо законных путей к соисканию научной степени доктора химии.

Я очень внимательно изучил диссертацию В. Тищенко, который уже имел магистерскую степень и преподавал в Университете аналитическую и техническую химию. Диссертация касалась применения реакции Каницаро к конденсации альдегидов; по полученным результатам она не представляла ничего особенного, но была хорошо выполнена экспериментально, и вообще, по своему достоинству была слабее химических диссертаций, представляемых обычно в факультете для соискания докторской степени.

Ранее, чем давать свое письменное заключение, которое я все равно решил дать в положительном смысле, я, как новичок в этом деле, отправился к моему большому другу проф. Г. Г. Густавсону, чтобы узнать его мнение и попросить совета. В то время мои отношения с Густавсоном были особенно дружескими, и я высоко ценил его критику и замечания, касающиеся химических работ. Он жил на Мытнинской набережной, около Тучкова моста, и в своей квартире имел небольшую химическую лабораторию, в которой продолжал свои известные опыты по конденсации циклических углеводородов под влиянием бромистого алюминия, в котором он уже предвидел свойства катализатора и называл его органическим ферментом. Иногда мы проводили с ним целые дни, — в особенности весной или осенью, когда я жил в Петербурге один, без семьи. Мы вместе обедали, ходили пешком на острова, возвращались к нему на квартиру пить чай и все время вели беседу на химические темы. Его острый ум умел находить слабые места в химических работах, и его критика всегда подтверждалась другими учеными. В особенности много доставалось Н. Д. Зелинскому за его не доведенные до конца опыты и поспешные выводы, которые очень часто оказывались ошибочными. Иногда, встречая меня, он с видом удовольствия сообщал: «что читали как X. (немецкий химик) критикует Зелинского за его неверные опыты?». Не очень долюбливал он и Н. А. Меншуткина за его не очень дружелюбное отношение к нему в прошлом, когда Густавсон, будучи ассистентом Менделеева и Бутлерова, после блестящей защиты своих диссертаций, был один из первых кандидатов на кафедру химии в Петербургском Университете. Меншуткин сам мечтал об этой кафедре и уговаривал Густавсона уехать из Петербурга и занять кафедру в каком-либо провинциальном университете. Густавсон очень образно передавал мне все эти разговоры, но, к сожалению я не могу их передать в таком виде, чтобы они могли послужить для характеристики собеседников.

С моей точки зрения работы Густавсона занимают очень почетное место среди научных исследований не только русских, но и иностранных химиков. По своему творчеству Г. Г. несомненно стоит выше Меншуткина и надо жалеть, что он не сделался профессором Петербургского Университета или Московского, где он, имея гораздо более учеников химиков, чем в Петровской Сельско-Хозяйственной Академии, создал бы серьезную химическую школу, чего не удалось сделать Н. А. Меншуткину. Без всякой похвальбы, могу сказать, что и Густавсон в свою очередь очень высоко ценил мои работы и всегда с удовольствием проводил со мной время; иногда он заходил ко мне в лабораторию, чтобы посмотреть мои опыты под давлением. Нас сближало сходство интересовавших нас научных проблем в области углеводородов. В особенности часто мы стали видеться, когда я решил заняться строением углеводорода, впервые полученного Густавсоном и названного им «винил-триметиленом». Способ получения этого углеводорода не давал возможности судить об его строении, и надо было найти реакции, которые бы позволяли определить его конституцию. Эта задача 30 лет тому назад представляла большие затруднения, так как тогда мы очень мало знали о циклических углеводородах, содержащих при этом двойную связь. При свидании с Густавсоном, я делился мыслями, какие реакции надо проделать с его углеводородом, чтобы доказать его строение. Иногда он соглашался со мной; иногда же спорил со мною, указывая на несостоятельность моих доводов и мы расставались, не прийдя к определенному решению. Но и после нашего расставания, он на следующий же день писал мне длинные письма, касающиеся того же вопроса; я отвечал ему и сообщал о всех данных, полученных мною при производстве мною реакций.

107